Роковой бильярд. Мистическая история из жизни
Преамбулой к этой мистической истории была моя встреча с давнишним знакомым, которого я не видел уже несколько лет. Меня поразила его перемена. Если раньше я помнил своего товарища по службе жизнерадостным повесой, а после женитьбы — примерным семьянином и отцом, то сейчас передо мной предстал худой, сморщенный почти что старик с впалыми глазами и беспокойным взглядом, Одет он тоже был не лучшим образом.
После взаимных восторгов и приветствий я пригласил его в ближайший бар на бокал пива и поинтересовался, как он мог докатиться до такой жизни, где его жена, дети и почему у него так дрожат руки. Было ощущение, что он чего-то боится, с опаской оглядывая интерьер и постоянно косясь на входные двери.
Сначала нехотя, но потом всё более оживляясь, он поведал мне странную историю.
– Всё началось с бильярда, — начал он. – Помнишь, я любил в него играть?
– Как не помнить! Ты меня «раздевал», что называется, «под рубашку».
– Ну да… Вот с него-то всё и началось.
Он покосился на дверь, через которую то входили, то выходили посетители. Погода стояла жаркая, и всем хотелось освежиться.
– Десять лет назад в баре, сейчас ты поймёшь, в каком именно, я играл с одним пареньком на «русском столе». В разгар игры я сильно стукнул по шару, послав его в лузу, но он, толкнувшись о борт, перелетел его и попал в официантку, несущую поднос с выпивкой. От неожиданности та уронила его на колени клиентке, которая в это время как раз подносила к губам рюмку с подожжённой текилой. Это было то ли на спор, то ли ещё на что, но я отчётливо помню, как все вокруг подзадоривали её и хлопали громко в ладоши. Свалившийся поднос зацепил руку с рюмкой, и вся горящая жидкость выплеснулась девице на лицо и волосы, тут же превратив их в шипящий факел. Обезумев от боли и крича от страха, девушка принялась вслепую тыкаться куда попало, в то время как её приятели рассыпались по углам, не предпринимая никаких попыток её спасти. Наткнувшись на занавеску, она попыталась сбить ею пламя у себя на голове, но занавеска тут же занялась и вскоре передала огонь другим шторам, висевшим по соседству.
Он перевёл дыхание:
– В общем, бар сгорел полностью, еле успели эвакуировать посетителей, благо никто не пострадал. Никто, кроме этой девушки. Обожжённую, её увезли в реанимацию, где она вскоре и умерла.
Он вздохнул и, наклонившись, прошептал:
Вот такие бывают стечения обстоятельств, порою диктующие нам те или иные роковые случаи нашей жизни. В суматохе и панике так никто и не вспомнил официантку, уронившую поднос. Но я-то знал, что всё началось из-за обычного бильярдного шара, который я хотел засадить что есть мочи в лузу, но не попал.
Очередной раз оглянувшись, он продолжил:
– Но это ещё не всё!
Я слушал, затаив дыхание, меняя в пепельнице окурки один за другим. Сейчас мы сидели в этом же баре, заново отстроенном, с уже другим хозяином и уже без бильярда.
– Я узнал её имя, и когда были похороны, незаметно затерялся в толпе. Отныне чувствуя себя виноватым в её нелепой смерти. Приходил я и на девять дней, и на сорок, и на годовщину. Пока, наконец, душа моя не успокоилась и меня не поглотила рутина. В тот период я переживал развод с женой. Мы разменяли нашу четырёхкомнатную квартиру. Дочка вскоре вышла замуж, а сын уехал на заработки за границу, и я постепенно начал забывать эту девушку, пока однажды она не посетила меня во сне.
Заметив мой удивлённый взгляд, он кивнул:
– Да-да! И это притом, что я даже не видел тогда её лица, только горящий факел на голове, крики и обожжённые и руки, защищавшие глаза от огня. Лицо пришло мне во сне в образе фотографии с её могилки. Она звала меня к себе. Проснувшись в поту, я тут же вспомнил, что уже несколько лет не посещал её. Купив букет, я отправился на кладбище — благо хоть место не забыл, где её когда-то предали земле. Положив на цветы, я посидел немного у надгробия и, когда уже начинало темнеть, отправился домой в угнетённом настроении. Дождя ещё не было, но часто сверкали молнии. Я возвращался, не узнавая местность. Помнишь, перед «Вторым кладбищем» есть большой пролесок, а затем сразу идут кукурузные поля? Я кивнул.
– Так вот, когда я возвращался, полей не было, а вместо них шёл сплошной лес. Тропа подо мною исчезла, и я понял, что заблудился, хотя был совершенно трезв. Меж тем при очередной вспышке молнии я вдруг заметил впереди себя тень огромной собаки — видимо, из числа охраны, но вот что было жутким и странным: собака обошла вокруг меня и ткнула мордой в спину, подталкивая меня идти в нужном ей направлении. Безвольно повинуясь, я вскоре вышел на поляну, где стоял старый сруб с резьбой и ставнями. Ветхая дверь была открыта. Чувствуя за собой глухое рычание, я несмело переступил порог. Повсюду на стенах висели иконы и образы святых, а по углам, затянутым паутиной, горели свечи в высоких серебряных канделябрах. Откуда-то лилась музыка старинной пианолы, и прямо на меня шла или, точнее, плыла в сантиметре от пола эта самая девушка, вся увешанная драгоценностями и ожерельями. Протянув мне ледяную руку, она ждала, пока я исполню ритуал, и когда я приложился губами к её ледяной кисти, тут же растворилась в темноте. Из ступора меня вывел лай собаки, «повелевавшей» покинуть это жуткое место.
Посмотрев на мои удивлённо вскинутые брови, друг поспешно произнёс:
– Клянусь, всё именно так и было!
Я не полоумный, и ты это прекрасно знаешь. Ты же помнишь, как я раньше относился ко всяким этим суевериям?
Но… Как затем добрался я домой — хоть убей, не помню. Вскоре я уехал к сыну и вернулся только полгода назад. Всё произошедшее со мной тогда я приписал своему утомлению и переживаниям после развода. Меня, видимо, «простили», когда я поцеловал руку, и за границей снами не тревожили. Пока я не вернулся сюда. Вот уже полгода эта девушка преследует меня в толпе, на остановках, в магазинах, не приближаясь и не вступая в контакт. Я перестал нормально спать, бриться по утрам, ем кое-как, от случая к случаю. Она мерещится мне повсюду, а я всё никак не решаюсь сходить к её надгробию. Страшно вновь оказаться в том старом доме наедине с жуткой собакой и снова целовать холодную как лёд руку. А надо. Иначе «не простят». Недаром ведь она меня преследует во сне и наяву. Я ведь не был на её могилке уже несколько лет.
Он сделал глоток и вновь обернулся к двери.
– Вот и сейчас сижу тут с тобой в этом баре — ты, кстати, узнал его?
– Конечно, — подал я голос. – Во всех газетах тогда писали о том пожаре. Пострадала, мол, только одна девушка.
– Да… Это она. Сижу и жду, что она вот-вот войдёт. А не войдёт сейчас, так встретится где-нибудь на улице. Всегда в одном и том же образе — с протянутой для поцелуя рукой.
Ещё какое-то время он сидел, ушедший полностью в себя, затем вдруг порывисто встал, тряхнул головой и жёстко выдавил:
– Всё! Пора это кончать, иначе вообще свихнусь. Нужно идти, чтобы меня вновь «простили». – И тут же посмотрел на меня просящим взглядом. — Пойдёшь со мной?
Отставив бокал в сторону, я тоже поднялся:
– Конечно пойду!
И мы вышли из бара. А что было делать? Он как-никак, а всё-таки друг мне. Да и помощь ему сейчас нужна была, как никогда. Если всё пройдёт как надо и его «простят», глядишь, и жизнь у него наладится.
… И мы пошли, не замечая, что издалека за нами кто-то следит. Одинокая лохматая собака перебегала позади нас дорогу, совсем не обращая внимания на проезжающие машины.
На этом моменте запись прерывается. Дальше, только сплошной чистый тетрадный лист.
– Что же было дальше? — спросил я у своего спасителя от непогоды.
Но приютивший меня, в своей сторожке, кладбищенский сторож, только покачал головой в ответ. – Я нашёл эту тетрадь в этой сторожке, когда прибирался. Даже не знаю откуда она взялась, и кто мог её здесь оставить — ответил старик. Просто храню эту тетрадь, вдруг автор объявится.