Встретила как-то в магазине соседку Аллу. У неё глаза красные, не знаю, почему она на роль исповедника всегда выбирает меня, но мне опять пришлось слушать.
– Выслушай меня, может, легче мне сделается. Я, кажется, человека убила, — дрожащим голосом произнесла она.
– Как это, ты же медсестра? — ляпнула я.
– Слушай, как всё было. Решила себя побаловать побрякушкой золотой. Взяла деньги и пошла по ювелирным лавкам. Обошла три магазина, но ничего подходящего не нашла. Потом занесло меня в ломбард. Там я и увидела то, что хотела — цепочку с кулончиком: кулон напоминал семечко подсолнуха, да и цепочка была очень изящная. Выложила за всё это ползарплаты и ушла счастливая домой.
Цепочка прочно поселилась на моей шее, я даже на ночь её не сняла. Такого ужасного кошмара мне никогда раньше не снилось. Снился военный госпиталь. Я с каким-то тазом в руках, наполненным мокрыми тряпками, шла между коек, переступая через тела изувеченных солдат. Кто-то потянул меня за полу халата.
– Найди её, сестра, найди вторую, — девонька, — хрипел заросший щетиной солдат и протягивал мне руку с моим кулоном. – Помоги хоть ты найти вторую! — умолял страдалец из последних сил, протягивая мне мою цепочку.
Я хотела его спросить, что он хочет, но проснулась.
Я лежала в кровати, сжимая в руке цепочку и трясясь всем телом. Утром мои страхи развеялись, и я с ещё большим восхищением рассматривала своё украшение. Кулончик напоминал то ли зёрнышко, то ли слезу, то ли ещё что-то, и я решила, что это просто маленький самородок, к тому же ещё и с дырочкой. На ночь я всё-таки сняла его и теперь спала спокойно.
На работе я решила чуть вздремнуть, но не тут-то было. Только закрыла глаза — снова госпиталь, запах крови, тела людей и хриплый шёпот: «Найди её, милая, найди вторую». «Какую вторую, кого?» — хотелось крикнуть мне. Но сон снова оборвался. Ощущение ужаса, боли, утраты, которое я испытывала от этого сна, я не могу сравнить ни с чем. Мне было ясно только одно всем виновато моё украшение. Мне даже пришло в голову помыть его в святой воде. Больше недели я не носила цепочку, а в церковь сходить всё некогда было. Замоталась на работе, к тому же перевели меня в терапию, а там работы всегда полно.
Поступила в палату для ветеранов войны бабушка с сердечным приступом. Наталья Егоровна весёлая такая, добрая и жизнерадостная. И вот я ей капельницу ставить должна была.
Она кофточку сняла и легла, а я смотрю, у неё на груди точно такой кулон, как у меня, и такая же цепочка. Я ахнула и свой кулон ей показываю. Егоровну словно током ударило.
– Ты, где это взяла, детка? — спрашивает.
В ломбарде купила, кто-то, видать, не смог выкупить, — отвечаю.
– Аллочка, да ведь эти два кулона — одно целое, сердечко это Витькино, золотое. Мы с ним пожениться хотели. Кто сделал этот кулон, я не знаю, но две половинки одного сердечка имели неказистый вид по отдельности и становились прекрасны вместе. Я так за него замуж и не вышла, забрали его на войну. Он мне сказал, что возьмёт себе половинку сердца, а вторую чтобы я не снимала. А когда две половинки встретятся — мы будем вместе неразлучно. Я тоже на фронт попала, а о Витьке ни слуху, ни духу. Искала его, да разве можно было разыскать кого-нибудь тогда. Люди по сей день друг друга ищут.
Я сняла свою цепочку и дала Егоровне в руки, та быстро две половинки друг к дружке приладила. Залучились счастьем её глаза, и казалось, и её сердце стало цельным как кулон. Она достала из тумбочки кошелёк и вытащила оттуда две сотенные купюры.
– Вот, детка, возьми деньги, завтра остальную сумму получишь, нет у меня собой четырёх сотен.
Мне почему-то деньги брать было неудобно, но старушка пихнула мне их силой.
– Знать бы ещё, что с Витей произошло, — сказала бабушка.
Я сидела и думала, говорить ли Егоровне о своих снах. Мне теперь стало ясно, о чём просил меня солдат. Я должна была найти вторую половинку сердечка. Егоровна надела кулон на шею и прикрыла глаза.
– Виктор погиб, да? — спросила она, не открывая глаз.
– Да, похоже, в госпитале, – ответила я.
– Ну, ничего, деточка, ничего, я-то уже старая, о-очень старая, — как-то радостно протянула она и улыбнулась.
Егоровна уснула, а я ушла. На душе у меня стало спокойнее, но ночью Егоровне стало хуже. Её отправили в реанимацию. Все удивлялись, ведь она вроде чувствовала себя неплохо. Только мне почему-то казалось, что виноват в этом кулон. Я прошла в реанимацию. Егоровна была без сознания, аппараты обречённо попискивали, подавался кислород. Я заметила, что у неё на шее всё ещё висит цепочка с кулоном. Почему её не сняли для меня загадка. Я вдруг решила, что если разъединю кулон на две половинки опять, то бабушка вернётся к жизни. Прикоснулась к кулону, и тут же Егоровна пришла в себя и ударила меня по руке.
– Он ждёт, — чётко сказала она, зажав кулон в руке, и умерла.
Дальше были тревога и беготня, но никто из врачей и медсестёр не чувствовал себя так погано, как я. Как ни крути, я показала свою цепочку старушке, получается, её угробила.
Окончив рассказ, Алла, наконец, разревелась, а я стала сдуваться, как воздушный шар.
– Ну ты даёшь, Алла, я уж подумала, что ты действительно бабушку убила, как Раскольников, — ответила я.
– А разница какая? Я же не сплю ночами, всё думаю, — всхлипнула Алла.
– А вот такая, Егоровна твоя от любимого весточку через тебя получила и счастливой в мир иной отошла. И гораздо хуже было бы, если бы ты скрыла от бабушки её драгоценное сердечко. Я уверена, что этот кулон – это их любовь, и ради неё Егоровна и жила.
– Хорошо, если так, но теперь уж я ничего в ломбардах покупать не стану, хватит с меня и одного раза.